«Добрый вечер, дорогие мои слушатели. Как всегда с волнением готовилась я к очередной нашей встрече…» – похожим образом начинались передачи Лилии Ромодановской по областному радио. Сегодня такое доверительное обращение кажется необычным, но мне искренне захотелось ответить на это приветствие из динамика, послушать передачу до конца. Этот голос, даже если слышишь его впервые, кажется родным и давно знакомым, ему веришь.

– Лилия Алексеевна, вы каждую передачу начинали таким обращением к «дорогим слушателям»?

– Никогда не задумывалась. Наверное. Журналист же обращается к совершенно определенным людям. Я же чувствую, что они собрались у приемника, слушают передачу. Конечно, «дорогие». Как же иначе? Мне кажется, здесь никакой нет неправды. Работаешь для слушателя.

Лилия Ромодановская пришла на ивановское радио в 1962 году. До этого недолго проработала в Белгороде. Узнаваемая честная интонация была с самого начала – ее не пришлось искать, вырабатывать, копировать с кого-то. В жизни Лилия Алексеевна говорит так же, как и в эфире. У микрофона она не надевала маску, не входила в образ – всё было искренне и естественно.

– Трудно было на радио в самом начале. Когда я пришла, все интервью записывались по заранее подготовленному тексту. Я, к счастью, вела детскую передачу – не было так стыдно, а коллегам надо было сочинять реплики для взрослых людей. Приглашали, например, на запись Героя Соцтруда – и он должен был прочитать заготовленный журналистом текст.

– С чем это было связано? Передачи ведь шли не в прямом эфире.

– Такая была система. Звучали эти передачи плохо, неубедительно. Мне кажется, в ту пору интерес слушателя вызывала только сама информация. А на радио, я убеждена, первенствующую роль играет интонация: как это говорится. На бестекстовую запись мы перешли, наверное, в 1964–1965 годах.

– Ивановское радио появилось в стране одним из первых. Чувствовалась здесь какая-то особая школа?

– Когда я приехала, я поняла, что ничего не умею. Хотя в Белгородском радиокомитете работали очень хорошие ребята – но все были молодые, неопытные. В ивановской редакции чувствовалось трепетное отношение к звучащему материалу. Я сидела в одной комнате с Верой Яковлевной Горштейн – она всю жизнь занималась «Пионерским сигналом». По-моему, она считала, что нет ничего важнее этой передачи. Мы удивлялись каждый раз, как тщательно она подбирала музыку. Она ежедневно прослушивала заново огромное количество пленок. Ей надо было специально к новому выпуску, к каждому мальчишескому или девчоночьему голосишке подобрать такую музыку, чтоб всё было в соответствии.

– Много людей в то время работало на радио?

– Когда я приехала, радиокомитет располагался на главпочтамте, на самом верху. Там было три комнаты для журналистов (нас было человек 12), студии и аппаратные. Я была самая «зеленая» в редакции. Уже потом в молодежку пришел Юра Кузьмин. Потом его сменил Юра Комаров – с ним мы работали почти всё время, с 1973 года.

Всё пропитано романтикой

…Я пришел на Ивановское радио, когда Лилия Ромодановская уже не работала. Но имя ее было на слуху. Не помню, чтоб Лилия Алексеевна была героем каких-нибудь редакционных баек, чтоб говорили о ней панибратски. Всегда и все вспоминали о ней уважительно-нежно. Коллеги и сейчас по-доброму завидуют: «Она всегда делала на радио то, что хотела. Сама выбирала героев и темы для своих программ».

Конечно, это заблуждение – Лилия Алексеевна признается, что много было и обязательных передач, проходных. Но заблуждение это показательно – репутация у Лилии Ромодановской безупречна – и человеческая, и профессиональная.

– Радиозаписей сохранилось не так много из того времени, но могу судить по молодежной газете «Ленинец». Берешь подшивку за 1960-е – и действительно ощущение оттепели, всё пропитано романтикой. Кажется, что журналисты по-настоящему увлечены комсомольскими стройками, влюблены в своих героев – передовиков производства. Так и было? Или всё-таки журналисты преувеличивали, подзадоривали сами себя и читателя?

– С позиции сегодняшнего дня очень легко от этого отречься. Но мне кажется, всё так и было. Мы верили в этот энтузиазм, мы в этом жили. Я сама на целину ездила студенткой: два месяца работала на зерне, искренне считая, что делаю благо для страны.

…А в радиопередачах всё зависело от героя. Например, от Вали Голубевой я действительно заряжалась энтузиазмом. Когда герой интересный – любое событие высвечивается. Но были передачи и проходные. Я не любила все эти совещаловки (а делали мы их часто), репортажи с комсомольских пленумов. Мне больше нравились очерковые передачи.

***

На книжной полке в квартире Лилии Алексеевны стоит фотография поэтов-шестидесятников. Все четверо в одном кадре – в зимнем лесу в забавных меховых шапках – Вознесенский, Евтушенко, Рождественский, Окуджава. Спросил хозяйку про эту фотокарточку.

– Это юность... Мы все тогда увлекались литературой. Я окончила филологический факультет Казанского университета (он в ту пору считался одним из лучших в стране), но нам только на 3-м курсе позволили читать Достоевского. Ахматовой, Цветаевой, Саши Черного не было в программе. Можете себе представить, каким захлебом мы восприняли всё, что вдруг открылось в 1960-е. И стали читать. Это насыщение было бешеное совершенно.

Да человек она была хороший

– Можете кого-то вспомнить из героев своих первых очерков?

– Это был год, наверное, 1964-й. В Иванове жила очень хорошая семья врачей: Ростислав Кириллович Марченко (он преподавал в медицинском институте) и его жена Валентина Михайловна. Они были чуть постарше меня. Я делала передачу не об их принадлежности к профессии, а об их увлечении туризмом: они ездили на Тянь-Шань, на Иссык-Куль, в горный Крым. И сочиняли хорошие песни, исполняли их под гитару. Эта передача нравилась слушателям, ее повторяли несколько раз.

– Когда делаешь портретный очерк, ручаешься перед слушателями за героя (хотя знаешь его не так долго). Не страшно ошибиться в человеке?

– Видимо, мне везло. Ведь подобный страх возникает, когда хоть раз обжегся. Бог меня миловал. И потом, неслучайно же выбирали героев. Это или какая-то рекомендация, или сам познакомился с человеком. Я помню, мне посоветовали семью Бойковых. Кажется, Александр Николаевич и Любовь Михайловна. Они прожили почти 30 лет вместе, и муж был очень болен, почти неподвижен. При этом любовь между ними была настоящей, большой, чистой. Я боялась, что не смогу передать это состояние. Получилось. Но это не моя заслуга, а этих людей.

– С героями передач дружили потом?

– Со многими. Вот с Марченковыми дружили до самого их ухода. Или была такая летчица у нас, Тая Салтанова. Меня попросили на день аэрофлота сделать о ней передачу. Я и сделала – с тех пор сложились очень близкие отношения.

– А где она летала?

– Иваново – Ташкент. На больших самолетах, на Яках. И муж у нее был летчик. Удивительно хорошие ребята. Мы очень дружили.

– Может быть, отвлекаюсь от темы, но интересно: а как она летчицей стала?

– Так же, как большинство женщин становились летчицами. Она просто была одержима небом. Я это не очень понимаю, но это существует: я потом делала материалы еще о двух летчицах нашего же полка, и они тоже были сумасшедшими – без неба не могли представить своего существования.

– Ну а дружба почему завязалось? Что у вас было общего с пилотом?

– Да человек она была хороший: душевный, сердечный. И для меня очень много значит, когда есть семья: такая настоящая, когда все друг за друга. У Таи – такая семья. Это для меня имеет значение.

Попробуй допустить какую-нибудь ошибку

– Почему сейчас в СМИ нет прежней доверительной интонации. Включишь телевизор – все обязательно будут кричать, спорить, тараторить.

– Я сама об этом думаю: очень много агрессии в эфире, это мешает правильному восприятию событий. Я не знаю, чем это вызвано. Очевидно, временем. Я, любящая беззаветно радио, сейчас его не включаю. Исчезло трепетное строгое отношение к слову. Ведь по нам раньше меряли грамотность.

Сейчас, по-моему, в редакциях не проводят летучек. А это очень многое давало. Все собирались в понедельник в большой студии, и кто-нибудь делал обзор за прошедшую неделю. Нервничаешь при этом ужасно. Счастье, когда тебя похвалили – это давало силы, настроение. А когда отругают – думаешь, как сделать лучше, чтоб не повторялось отрицательное отношение к твоему труду.

Попробуй допустить в эфире какую-нибудь ошибку в ударении – это всё фиксировалось, тебе обязательно скажут, и ты в следующий раз не повторишь ее. Это и есть профессиональная учеба.

– Неужели коллеги всерьез могли ругать ваши передачи?

– Конечно. И очень часто мне доставалось.

– И не обижались? Потом не сказывалось это на личных отношениях?

– Нет. У нас был очень хороший коллектив, удивительный. К нам в молодежку собирались покурить почти все. И такая атмосфера была добросердечная. Все друг другу помогали. Не было зависти, злобления.

– Чем объясняется эта атмосфера? Так ведь не везде было?

– Я по большей части работала при двух руководителях: Александре Константиновиче Фролове и Дмитрии Алексеевиче Васильеве. Им обоим было свойственно понимание человека, они не брали случайных людей (это касалось не только профессиональных качеств, но и личностных). И своих сотрудников они очень берегли и ценили. Это я на своей шкуре хорошо испытала.

Река детства

– Можете вспомнить передачу, которая особенно вам дорога?

– Мы с Юрием Комаровым делали передачу про Тезу. Это был, наверное, 1987 год.

Мы записали всё: и шелест травы, через которую пробирались к истоку, и жужжание комаров – а там тучи их были. И всё это было на пленке и здорово воспринималось.

Мы, конечно, брали интервью у каких-то начальников, говорили о будущем реки, о ее проблемах – но эту часть передачи я стараюсь сейчас проматывать. А вот в начале – голоса деревенских жителей, работника шлюза.

Эта запись была очень дорога для нас: Юрка – шуянин, и мой отец – из Шуйского района (каждое лето мы приезжали в его родное село Красноармейское). Я и плавать здесь научилась, и рыбу ловили. Теза – моя река. Река и детства, и юности, и... старости.

Очень тревожит сегодняшнее ее состояние – ремонтируют шлюзы и, очевидно, делают это не так, как надо. Речка в нашем месте – самая глубокая, около трех метров. А сейчас Теза стала мне по плечи – так обмелела. Говорят, что это временное состояние.

– А нет желания сделать сейчас передачу про обмелевшую реку?

– У меня часто бывает желание сделать передачу. Но это не с Тезой связано. Встречаю кого-нибудь и думаю: как интересно было бы про него рассказать. Но сейчас на радио всё сменилось, там другой подход совершенно.

– Есть позиция, что то радио, к которому вы принадлежали, и та доверительная журналистика безвозвратно ушли. Но я думаю, что, если поставить вашу передачу сегодня в эфир, люди не переключат, будут слушать.

– Вы знаете, в прошлом году у меня было 80-летие, и в эфир поставили одну из моих передач. Сколько было потом звонков!

Я думаю, люди не меняются в своей сути. И даже те, кто сегодня молод и отказывается от прежнего, с годами изменят свое восприятие. Они тоже захотят услышать простой неторопливый рассказ: с эмоциями, интонациями. О том, о сём. И, может быть, о самом обыденном…

***

Сохранился радиоочерк Лилии Ромодановской о ее родном селе, заканчивается он так: «Дай бог и вам, мои слушатели, утвердиться в мысли, что, несмотря ни на что, хороших людей все-таки много. А значит, дай вам бог иметь хороших людей рядом. Надеюсь, вы почувствовали, что мои односельчане из села Красноармейское Шуйского района – люди хорошие, и я очень рада, что рассказала вам о них».