Казалось бы, Горький прочитан вдоль и поперек, все его знают, имя – на слуху. Но юбилей писателя прошел удивительно тихо (28 марта исполнилось 150 лет со дня рождения): ни торжественных собраний, ни телепередач по поводу. Профессор ИвГУ, литературовед Леонид Таганов считает, что Горький до сих пор по-настоящему не прочитан, не понят. Придет ли еще время советского классика, чем обязаны ему ивановцы и какие книги стоит перечитать?

Подпольная душа

– Сейчас начинают разбираться с новым капитализмом, – размышляет профессор Таганов. – Мы ставим памятники Бурылину и Гарелину. Но при этом забываем то, о чем Горький писал. Вспомните, с каким вниманием он всматривался в первых русских капиталистов: это люди очень творческие, энергичные, но в то же время часто страшные, жестокие.

– «Дело Артамоновых», кажется, написано на примере вичугских фабрикантов Разореновых?

– В какой-то мере. Горький показывал противоречивость этих первонакопителей. У нас же к ним сейчас другое отношение: либо до небес возносим и памятники ставим, либо скидываем с постаментов. А писатель все-таки пытался придерживаться широкой правды.

…Горького плохо читали в советское время. Его знали по школьным методикам: «Мать», «На дне», «Старуха Изергиль», «Песня о Буревестнике» и так далее. Но этого недостаточно.

– А что надо читать у Горького?

– Надо читать, например, потрясающий «Окуровский цикл», его очерки и воспоминания. Кто лучше Горького написал о Толстом или о Короленко, о Леониде Андрееве? 

Алексея Максимовича необходимо очистить от прямолинейной советской мифологии. Его слишком долго воспринимали исключительно как создателя социалистического реализма, буревестника революции. А он сложнее.

Известно, что Горький в свое время устроил крестовый поход против Достоевского – в чем только его не обличал. Но при этом отрицании, я думаю, он сам был подпольным человеком. Горького мучила та же рефлексия: вера – неверие. И эта подпольная душа иногда прорывалась, открывалась в Горьком (у меня есть об этом статья). Хотя он все-таки предпочитал себя представлять как создателя новой социалистической литературы, как пролетарского писателя. Он был очень противоречив. Кстати, об этой двойственности, по-моему, прекрасно писал Александр Константинович Воронский (редактор «Рабочего края» до 1921 года).

Был ли мальчик?

– Горький помогал очень многим провинциальным писателям (в том числе и ивановским) – поддерживал их материально, устраивал публикации, советовал что-то. Зачем ему это было нужно, зачем тратил свое время на периферийных, часто посредственных персонажей?

– Здесь надо иметь в виду идею Горького создать литературу нового типа. Литературу, где бы проявилась талантливость народных низов. Он очень хорошо знал Россию. Видел, сколько в ней безобразного, страшного, «свинцовой мерзости жизни» (чего стоит рассказ «Вывод»). И в то же время Горький восхищался фантастической, часто скрытой талантливостью русского народа. Поэтому он очень был внимателен к простому человеку, как сейчас бы сказали.

– По-настоящему кого-то Горький смог воспитать, вырастить нового советского писателя?

–Если говорить об ивановской литературе – очень благотворным было его влияние на Дмитрия Семёновского. Казалось бы, Горький должен был его не принимать во многом. Ведь поэт - ивановец шел от народной культуры, первооснов русской поэзии. Но Буревестник его поддержал, писал ему: «Никого не слушайте – слушайте только себя». Горький исходил в случае с Семёновским из природы таланта – это самое главное.

А, скажем, к Фурманову Горький относился сдержанно (несмотря на общий восторг), считал, что «Чапаев» не дописан, слаб в художественном плане. В то же время Алексей Максимович поддержал на первых порах такого сложного ивановского писателя, как Николай Колоколов, с его романом «Мед и кровь». Хотя, я думаю, Горький не в полной мере его понял, выпрямил – увидел в нем только «удар по мещанству». На самом деле этот роман как раз в духе Достоевского. Там возникает коллизия между чекистом и доктором. И Горький, судя по отзывам, безоговорочно принял сторону чекиста Накатова. Сам Колоколов постепенно отошел от Горького и писал Семёновскому в начале тридцатых: «Сейчас нам Алексей Максимович не опора. Ему не до художественной литературы».

–То есть Горький принес художественность в жертву публицистичности?

– Если говорить о его статьях конца 1920-х – начала 1930-х,то да. Но ведь в то же время Горький писал «Клима Самгина». И считал это своей главной книгой.

Срывы, за которые заплатил

–А почему сейчас стоит прочитать или перечитать «Жизнь Клима Самгина»?

–По большому счету «Клим Самгин» впитал в себя главные литературные искания 20 века. Там вы найдете и Пруста, и Джойса, и поток сознания. Всё там есть.

Благодаря роману можно понять истоки российского самосознания. Почему Россия пришла к революции. Что это: случайность или закономерность? Горький показывает, что все-таки не случайность. Он – историк, философ. И, конечно, великий писатель.

…Горький еще не прочитан по-настоящему, его время придет. Да, у него были ужасные срывы, ошибки – особенно со Сталиным. Но он за это заплатил очень дорого. 

–Что вы называете «срывом»?

–«Если враг не сдается – его уничтожают», –это ведь статья Горького. Но при этом большие репрессии все-таки начались после его смерти. Алексей Максимович умер в 1936 году. Вполне возможно, не по своей воле.

– Вы считаете, его личность сдерживала сталинский террор?

– Не до конца, конечно. Но хотим мы этого или нет, Горький в своем творчестве продолжал традиции русского гуманизма, хоть иногда и перегибая палку в пролетарском акценте. Он был сложный человек – широкий. Как говорил Достоевский: «Широк русский человек – хорошо бы сузить».

Есть свидетельства, что Максим Горький (1868–1936) задолго до революции бывал у своего приятеля в Иваново-Вознесенске. В другой раз гостил на даче Шаляпина под Плёсом. Особо опекал Горький палешан: многое сделал для становления и популяризации села-академии. Общению писателя с ивановцами посвящена книга (1950 г.) профессора П.В. Куприяновского.

***

первоисточник

Вовремя полученный пятачок

Из книги Д.Н. Семёновского «А.М. Горький. Письма и встречи»(1938)

…Еще зимой начинающий корреспондент ивановской молодежной газеты «Юный текстильщик» Анатолий Хапаев, мальчик лет пятнадцати, послал в Сорренто письмо. Что написал он Горькому, неизвестно, но, видимо, письмо было грустное. Алексей Максимович ответил Хапаеву словами одобрения, убеждал его не унывать, а в заключение обещал своему адресату рекомендовать его на работу в Гиз и прислать ему немного денег.

Через несколько дней пришли и деньги – 200 рублей.

Получив их, Хапаев купил себе модный костюм, замшевые ботинки, стал курить дорогие папиросы. Товарищи Хапаева решили, что он во зло употребил доверие Горького, но вместо того чтобы направить паренька на путь истинный, ребята вздумали учить Алексея Максимовича.

Когда Горький приехал из заграницы, в «Юном текстильщике» появилось «Открытое письмо Алексею Максимовичу» – произведение не вполне грамотное, но развязное. <…>

Горький отнесся к этой неумной выходке с надлежащей серьезностью. Он увидел, что авторы «Открытого письма» сами стоят на ложном пути, и написал им большой, отечески-строгий ответ. Алексей Максимович адресовал его в редакцию ивановской газеты «Рабочий край». Вот эти горьковские строки:

«Уважаемые товарищи! Убедительно прошу вас дать место в «Рабочем крае» моему ответу на «открытое письмо» ко мне редакции «Юного текстильщика».

Письмо это озаглавлено: «Как Хапаев обманул Горького». Этот заголовок, обличающий мальчика в «обмане», – не обоснован и не справедлив. Хапаев предложил мне помочь ему. С моей точки зрения, всякий человек заслуживает помощи, а особенно заслуживает ее наша молодежь в наши дни, и тем более заслужил ее мальчик, который уже в 13 лет начал печатать «заметки» в газете. Допускаю, что таких мальчиков немало – тем более заботливо и бережно следует относиться к ним. Разумеется, помощь деньгами – ничтожная помощь, однако я сам был 13-летним мальчиком, и мне очень хорошо известно, что значит вовремя полученный пятачок…»